1

17 июня 2204 года в научно-исследовательском комплексе Beta-3 царило большое оживление. Оживление, впрочем, недостаточно сильное обозначение для той атмосферы, что установилась в упомянутый нами день в упомянутом нами комплексе. То, что там творилось, вернее, было бы назвать хаосом. Сотрудники в белых халатах с синими треугольниками (отличительный знак Beta-комплексов) совершали по зданию нечто вроде броуновского движения. На открытой части комплекса был меньший коэффициент людей на квадратный метр – там орудовали все больше роботы, которые двигались хотя менее суетливо, но в той же степени хаотично. Разговоры в этот день не смолкали с самого утра; пустые сплетни, мимолетные шутки, научные споры и будничная болтовня сливались в одну единственную звуковую волну, которой было вполне достаточно, чтобы зарядить волновой генератор, обеспечивающий зданию электричество, на день, а тои два вперед. Со всех сторон то и дело можно было слышать фразы:
- А много их будет?
- Их поведут в лабораторию?
- А переводчик будет?
Ответы на эти вопросы расслышать было труднее, потому что никто ничего вразумительного ответить не мог. В подробности мероприятия, назначенного на нынешний вечер, была посвящена только верхушка комплекса – а именно доктор медицины Лебедянский, профессор биологии Дегольев и специалист в области химии Бекк. Мероприятие же – о нем-то как раз знали все без исключения, – состояло в том, что в комплекс прилетает американская делегация, занимающаяся там, у себя в США тем же вопросом, что и сотрудники Beta-3, а именно ядами.
Вот уже три года научно-исследовательский центр работал над созданием абсолютного противоядия, которое способно было бы обезвредить любое опасное для здоровья и жизни вещество, и при этом, не навредив организму человека. Как ни грустно, но даже к двадцать третьему веку человечество не смогло сильно продвинуться в медицине. Конечно, теперь уже не нужны были никакие операции, все совершалось, в основном, лазерной терапией, но этот шаг был сделан в далеком 2098 году французским ученым Либьером. С того времени мировая медицина не продвинулась ни на йоту.
И вот теперь Россия наконец-то получила шанс обогнать Францию, далеко продвинувшись в разработке, как мы уже сказали, абсолютного противоядия. Американская делегация прилетала, чтобы «сделать пробу пера», как сказал Дегольев. Будут ли они увозить с собой образцы, или делиться своими достижениями, или еще что – никто не знал. Но факт оставался фактом: америкозы прилетят сегодня вечером.
Итак, в комплексе Beta-3 стояла невообразимая суета, которая задела всех – от сторожа дяди Пети с его сторожевым роботом Б-5.0 до директора центра, профессора Лебедянского. Не коснулась она только одного человека – заведующего бухгалтерией Олега Романовича Фомина.
Фомин был по жизни очень веселый и жизнерадостный человек, причем его веселость часто переходила в легкомыслие. Ему было 34 года, и он был не по годам мудр, так что мог порой и человеку бывалому дать какой-нибудь дельный совет. У него была жена и двое детей – обе дочки. Причем обе были похожи на него, отца, но не на маму. Его жену это порой сердило, а вооббще-то крупных скандалов никогда у них не было, и поэтому Фомин считал свою семью самой лучшей и крепкой в мире.
Сейчас он уныло сидел в своей бухгалтерии и тупо смотрел, как робот типа РР-78а сортирует документы по выдаче препаратов. Фомин не очень любил свою работу и сидел тут только из-за зарплаты – семью кормить-то надо! Да, прогресс продвинулся за все эти годы намного меньше, чем все ожидали. Двадцатый век был взрывом в науке, двадцать первый век тоже был ничего так, а вот двадцать второй был скорее движением назад, чем вперед. Да... было время, всегда мечтал Фомин. Об этом времени ему рассказывал папа, покойные дедушка, и все они с удовольствием вспоминали все это. Но теперь...
Фомин услышал, как отворилась дверь. Он поднял глаза и увидел практиканта Романа Кузнецова, которого все звали Кузя. Он растянул рот в своей дружелюбной улыбке и с жаром обратился к Фомину.
- Олег! – крикнул он с порога. – Как жизнь?
- Превосходно, - кисло ответил Фомин. – Что тебе надо?
- Мне? Ничего. Тут видишь, что творится! Все на ушах стоят. Я вообще у нас такого никогда не видел. Америкозов этих ждут, как будто мессий каких-то. А ведь двести лет назад писатель Задорнов говорил: они тупые!
- Так то двести лет назад было, - возразил Фомин, крутя какой-то рычажок.
- Да по мне что двести, что не двести... – махнул рукой Кузя. – Ты знаешь, Олег, я их не люблю. Они же вообще... Их нет, как народа! Они со всего света съехались на свой континент, и втирают всем, что они главные! Всегда! Еще с девятнадцатого века!
- Дело твое, - коротко ответил Фомин, толком не выслушав своего собеседника.
- Слушай, - сказал Кузя, садясь рядом со своим старшим товарищем. – А ты что, не готовишься?
- А что мне готовиться? Они сюда не пойдут. Их интересует научный процесс, а не мои бумажки.
- Ну, как хочешь. Послушай, а ты это... по должности-то, не знаешь, что это за делегация? Кто там будет?
- Я? – Фомин саркастически хмыкнул. – Ты это лучше спроси у Бекка. Это он всем заведует.
- Вот как? А ты откуда знаешь?
Фомин побарабанил пальцами по столу, размышляя, говорить ли Кузе о его разговоре с Бекком, или нет. В принципе, профессор не накладывал на него никаких обязательств молчать, но с другой стороны, как-то не по себе было выдавать секреты начальства.
- Ну ладно, - произнес Фомин, приняв решение. – Я тебе расскажу. Только никому, понял?
- Могила! – торжественным шепотом пообещал Кузя и придвинулся ближе, приготовившись слушать. Кузя уважал Фомина, уважал и любил, как товарища. Его мнение было для нашего практиканта весьма авторитетным.
Фомин устроился поудобнее в своем кресле, кинул взгляд на робота, с монотонным скрипом считывающего бумаги, и начал:
- Ну, в общем, про эту делегацию Бекк мне рассказал случайно. Вернее, не случайно, а... не нарочно. Сейчас объясню. Короче, позавчера Бекк зашел ко мне, отдать какие-то отчеты на переправку. Он сел вот сюда же, где ты сейчас сидишь, и вдруг стал как-то всхлипывать. Я прямо опешил так, говорю, что такое? что не так? Оказалось, сестра у него умерла недавно, и он это очень тяжело переживает. Я попытался его как-то успокоить, и... Ну, короче, налил.
- Что? Ты пил с Бекком?! – с благоговейным восторгом произнес Кузя.
- Пил... Да, неважно. Я сам-то не пью, но тут дело такое... Короче, он стал мне душу изливать. А у меня особенность: я, сколько не выпью, – все равно все помню на следующий день. Вот я и запомнил. Короче, зашло дело до сегодняшнего прибытия делегации. И он мне, под воздействием, сообщил, зачем на самом деле они сюда едут. И это, доложу я тебе, очень любопытно.
Кузя весь прямо-таки дрожал от нетерпения услышать правду о посещении америкозов. «Небось, агенты ЦРУ какие-нибудь едут, вербовать наших», - думалось ему.
- Ну? Зачем они едут?
- А едут они, Кузя, затем, - вздохнув, сказал Фомин. – Затем, чтобы посмотреть будущую дислокацию.
- Чего? – Кузя, не поняв сложного выражения Фомина, выпучил глаза.
- Чего, чего... Прибирают они к рукам наш исследовательский центр! Лебедянского с товарищами куда-то повыше переводят, а центр сдают под начало американцев.
- Не фига себе! – произнес ошеломленный практикант. – И что?
- Как что? А то, что разгонят нас всех ко всем чертям! Зачем им нужны-то мы, когда у них своих людей полно! Блин, двадцать третий век, а коррупция все такая же. А ведь Россия была когда-то...
- Ну все, все хватит! – осек его Кузя, зная, что сейчас Фомин начнет сетовать, куда катится страна, а это он обычно делал с величайшим рвением и чувством и мог погрузить в тоску самого веселого слушателя. – Про страну понятно. Ты мне вот что скажи, ты серьезно думаешь, что америкозы могут нас всех вытурить?! Но это же свинство!!!
- А то я не знаю, - грустно ответил Фомин. – Но сомневаться не приходится. Ты знаешь, кто во главе делегации? Американский министр наук, Линетт Джордон.
При звуке этого имени с Романом Кузнецовым сделалось что-то странное: он вдруг весь как-то побледнел и начал судорожно ловить воздух ртом.
- Линетт... Джордон, ты сказал?
- Да, - ответил немало удивленный такой реакцией Фомин. – А что, тебе это не нравится?
- Олег... Ты не поверишь, как это мне не нравится! Этого просто нельзя допустить. Если она... Тогда я пропал!
- Подожди, - Фомин растерялся и сейчас пытался собраться с мыслями. – Т можешь популярно объяснить, в чем дело? Чем тебе не угодила американский министр?
- Ты просто не знаешь, - все так же взволнованно говорил Кузя. – Слушай. Сейчас я тебе расскажу историю.
Шесть лет тому назад, когда я оканчивал лицей в Новосибирске, мой отец отправился в командировку в Америку. Он был ученый, хороший ученый, очень талантливый. Он занимался, как и я, ядами и противоядиями. Он тогда еще и не помышлял об абсолютной вакцине, но занимался не менее важными вещами. Он хотел изобрести противоядие от бледной поганки. Ну, ты знаешь, что ее яд неминуемо разрушает печень... Ну вот, а отец хотел создать даже не противоядие, а вакцину, которую можно прививать с рождения. Он говорил, что бледная поганка очень вкусная, он ее по неосторожности съел и выжил только потому, что вовремя это заметил. Короче, он создавал эту вакцину и поехал для опытов в Америку. Там он стал проводить тесты на животных, которые, кстати, прошли очень успешно. Когда он перешел к тестам на людях, он мог позволить себе только одного «подопытного кролика» - самого себя. Он был очень добрым и честным человеком, и никогда бы не стал испытывать непроверенное на людях. В то же время ради науки он готов был пожертвовать собой. И так случилось, что о его опытах узнала эта Линетт Джордон. Она... Она сволочь, Олег, такая гадина, что я просто... Ну, короче... Она была тогда первым заместителем министра наук. Она дала отцу в распоряжение какого-то человека и сказала, чтобы он на нем проводил опыты. Отец ее послушался. И клянусь тебе всем, что у меня есть, его вакцина сработала! Но эта гадина... Знаешь, что она сделала? Она отравила потом этого человека, и моего отца осудили за халатное отношение к работе, в результате которого погиб человек. Отца посадили, и он умер в тюрьме, перед смертью послав мне письмо, в котором все это мне сообщил. А эта Джордон... Она потом присвоила изобретение вакцины себе, и теперь весь мир ее знает, как вакцину Джордон, а она должна быть вакциной Кузнецова! Вот, Олег, что она сделала. Это она должна сидеть в тюрьме, а не отец. И я пытался... Пытался засадить ее за решетку. Я бросил авиационный институт и уехал в Америку, где подал на нее в суд. Но что могли сделать эти двенадцать дебилов на скамейках? Конечно же, ее оправдали, а я стал посмешищем.
- Ну и дела... – произнес Фомин. – Ты, значит, судился с первым замом министра... А я даже об этом не слышал.
- Ну, знаешь... – хмыкнул Кузя. – Они, конечно, не предавали дело огласке. Никакой прессы не допускали... Да я и сам не стал. Я просто потом пошел по стопам отца. Я теперь хочу доказать всем, на что способен. А эта Джордон, если увидит меня тут, она же... Она же что-нибудь плохое сделает, я точно тебе говорю. Она мстительная. Очень мстительная, Олег.
Рассказ тронул Фомина за душу, он долго сидел и молчал. Какая жизненная драма, оказывается, скрывалась под маской бодрости и веселья у этого юноши. Кузя сидел и смотрел в пол. Фомин потрепал его по плечу.
- Ну ладно, - сказал он. – Держись, парень.
- Что мне делать? – спросил Кузя. – Она не должна меня видеть. А как я тут от нее спрячусь?
Фомин встал и прошелся по комнате. РР-78а все еще сортировал бумагу и ставил печати. Он подошел к роботу и, повернув рукоятку, выключил его. В бухгалтерии воцарилась тишина, нарушаемая лишь всеобщим гамом вокруг. И Фомин, и Кузя сейчас думали об одном, и в то же время о разном. Их мысли нарушились лишь тогда, когда дверь отворилась, и в комнату заглянул профессор Дегольев.
- Господа, - произнес он торжественным тоном. Это было его основной разговорной чертой – торжественный тон и обращение ко всем людям – от ребятни во дворе до ученого совета – «господа». – Господа, делегация прибудет через час. Олег Романович, подготовьте мне отчет.
- Хорошо, Тимур Тимурович, - ответил Фомин и включил робота.
Когда дверь за мэтром биологии закрылась, Фомин, обращаясь к Кузе, сказал следующее:
- Делай, как знаешь. Но мой тебе совет: не бойся ничего, наберись мужества и посмотри обидчику в глаза. Вот увидишь, я прав.
Кузя поднялся с места и, ни слова не говоря, направился к двери. Уже закрывая ее за собой, он посмотрел на Фомина, тихо сказал:
- Боюсь, не смогу, - и вышел в коридор.

2

Старший механик или, точнее сказать, мастер по роботам-механикам – Павел Ильич Косяков очень сильно суетился в этот день. Пожалуй, сильнее, чем остальные. Это объяснялось, по большому счету, тем, что от него в этот день требовали слишком многого для его пятидесяти семи лет. Он окончил факультет робототехнике в МФТИ и теперь занимался любимым делом. У него не было семьи, но он совершенно не жалел об этом. У него была только одна мечта – полететь на Марс, который, как известно, в то время был курортом абсолютно недоступным для рядовых сотрудников.
Косяков в этот дел не снимал с руки каринфаровый браслет: его сердце билось раза в два быстрее, чем надо, и он уже чувствовал едкий запах пота у себя под мышками. Что ж, ударить в грязь лицом перед американской делегацией – это намного хуже. Так что, сказал себе Павел Ильич, надо терпеть и работать.
Дверь отворилась бесшумно, Кузя на цыпочках вошел внутрь и также бесшумно закрыл дверь за собой. Уж кто-кто, а Кузя знал, что особенно шуметь в этой комнате нельзя, потому что можно больно получить по ушам от Косяка - так называли заслуженного механика Российской Федерации сотрудники Beta-3. Старик бы мудр, но горяч на руку. Дельный совет даст, а потом выпорет хорошенько – вот такой нрав был у механика.
Кузя еле слышным шепотом, как будто рядом спал мирным сном младенец, произнес:
- Ильич! Ильич, это я, Кузя.
Косяков обладал отменным слухом, но ответил младшему товарищу не сразу – так он всегда делал, и так всегда будет делать. Он был горд, полон достоинства. Самые циничные работники сравнивали его с индюком, раздутым до размеров человека.
Но Косяков был умен, а потому никогда и ни на кого не обижался, хотя прекрасно знал, что он и «косяк», и «индюк», и «старый хрыч». Он медленно повернулся к Кузе, смерил его взглядом, непонятно что означающим, и деловито сказал:
- Подожди, Кузьма, - старик всегда называл Кузнецова Кузьмой, и никому неизвестно, почему. Он вообще звал людей так, как ему хочется. Фомина он звал вообще – «долговязый», хотя тот был, как говорится, от горшка два вершка.
- Я должен отрегулировать ТЧ-58, - все тем же деловитым тоном сказал Косяков и стал что-то подкручивать в устрашающего вида роботе с девятнадцатью манипуляторами.
Кузя молча кивнул и уселся на табуретку возле двери. Когда Косяков закончил манипуляции, он положил инструмент и устремил свой взор на гостя.
- Ну, Кузьма, я тебя внимательнейшим образом слушаю. Только быстро, у меня мало времени, вот в чем юмор.
Фразу «вот в чем юмор» он вставлял везде, где только можно, даже если в том, что он говорил, никаким юмором и не пахло.
- Слушай, Ильич, - начал Кузя, явно прибывая в смущении от того, что собирается сказать. – У меня к тебе маленькая просьба. Личного характера.
- Ну так выкладывай, быстрее только.
- Дело вот в чем. Я тебя хотел бы попросить... Отправить меня домой.
Косяков поднял свои густые серые брови и поинтересовался:
- Ты имеешь в виду, телепортировать тебя?
- Ну да... – промямлил Кузя, стараясь не смотреть старику в глаза. – Ты ведь заведуешь управлением порталов... Ну и я... – он смутился и замолчал.
Косяков некоторое время сохранял молчание, явно что-то обдумывая. Затем он изрек:
- Не имею возможности.
Кузя умоляюще посмотрел на него.
- Но мне, правда, очень надо!
- Приказ начальства, без его ведома никого из комплекса не выпускать, вот в чем юмор.
- Ильич, выслушай меня внимательно, - твердым голосом сказал Кузя. – Я бы не просил тебя об этом, если бы не исключительное обстоятельство.
- Ага! – Косяков поднял вверх указательный палец. – А вот с этого места поподробнее.

Суета улеглась, приготовления подходили к концу. Уже не бегали по коридорам ошалевшие ученые, уже реже слышны были голоса. Осталось десять минут до прибытия американцев, и центр напряженно ждал. Ждал с нетерпением и любопытством – никому ведь не было известно об истинной цели этой делегации.
А в главном отделе по обеспечению энергии молодой практикант Роман Кузнецов заканчивал свой грустный рассказ об отце и алчной американке Линетт Джордон.
- Нда, - Павел Ильич Косяков почесал подбородок. – Действительно, исключительное у тебя обстоятельство. Только помочь тебе я, к сожалению, все равно не смогу.
- Почему? – с удивлением и разочарованием спросил Кузя.
- Да будет тебе известно, - строго ответил Косяков. – Что все телепорты находятся на автоматическом контроле, и специальный пульт фиксирует все перемещения в портале. Так что если ты сегодня слиняешь, то завтра у тебя будут очень крупные проблемы, да и меня ты под монастырь подведешь, вот в чем юмор. Ты же знаешь Лебедянского!
- Да все я понимаю, - тоскливо произнес Кузя. – Но пойми и ты: нельзя мне показываться на глаза этой стерве! Я всего лишь хочу выйти за пределы комплекса, а когда америкозы уедут, я телепортнусь обратно, и все! Неужели нет никакого способа тайно покинуть комплекс.
Косяков тяжело вздохнул и погрузился в какие-то свои стариковские мысли. Наконец, видимо, приняв какое-то решение, он повернулся и посмотрел практиканту прямо в глаза.
- Вот что, Кузьма, - сказал он решительно. – Есть один способ. Если все сделать правильно, то никто не узнает.
- Что за способ? – оживился Кузя, чувствуя, что в его душе просыпается надежда.
- Способ не из приятных, вот в чем юмор, - задумчиво ответил Косяков. – Но можно попробовать. Значит так, в комплексе есть телепорт, который не фиксирует передвижения. Ведет он к отходному складу – гиблое место. Ты там был хоть раз?
- Нет...
- Ну и твое счастье. Это огромная цистерна, в которую наши профессора сливают химикаты, и там они перерабатываются в еще какую-то дрянь. У этой цистерны на километр вокруг ничего живого. Даже люди там в защитных масках ходят. Впрочем, обычно там никого нет, так что это самое удобное место, чтобы спрятаться. Но недолго – отравишься, вот в чем юмор. А после уж – обратно, в лабораторию, тем же телепортом. Я тебе на мобильник могу звякнуть, когда там не будет никого, и ты без шуму вернешься.
- Класс! – обрадовался Кузя. – Ильич, ты мой спаситель!
- Да погоди ты радоваться! – перебил его спаситель. – Ты понимаешь, что ты так просто в лабораторию не попадешь? Там силовое поле у двери, да еще и датчик сетчатки глаза.
- Датчик – ерунда, - ответил Кузя. – Я недавно стажировку там проходил, меня в датчик внесли, а стажировка кончается в среду, так что еще не стерли! А вот с силовым полем, тут...
- Тут только один вариант. Поле работает от генератора. Значит, генератор надо...
- Вырубить! – вскричал обрадованный практикант. – Только как? Тебя же вычислят, и у тебя будут неприятности.
- Ну, это уж мое дело, - ответил старик. – Я, как никак, механик главный, я много секретов знаю, вот в чем юмор! Лаборатория от отдельного генератора работает, так что проблем не будет. Ну, можно объявлять начало операции «побег». Генератор за мной. А ты давай иди к лаборатории и жди. Как силовое поле отключится – приступай.
- Все! Спасибо тебе, Ильич! – сказал счастливый Кузя. – Теперь я твой должник!
И молодой практикант выбежал из комнаты. Косяков сел в кресло, фыркнул, ухмыльнулся, потом поднялся на ноги и открыл какой-то щиток. В щитке были провода и схемы, что-то светилось и мелькало.
- Эх, вспомним молодость! – пробормотал старик и сунул в щиток руку.

3

Анатолий Иванович Бекк стремительно шел по коридору в сторону лестницы. С минуты на минуту должна прибыть агла (антигравитационный летательный аппарат) с американцами. Боже мой, сама министр, Линетт Джордон... Не ударить в грязь лицом, не сесть в колошу... Только бы все нормально вышло!
Бекк сильно волновался. Встречать иностранных гостей – это тебе не с пробирками возиться! Английский язык Бекк немного знал, но в США еще в прошлом веке переврали все лингвистические устои, и американский язык начал свое отдельное существование. Хорошо еще, что автопереводчик в ухе сидит. Прочно, ну-ка? Да, нормально, вроде бы...
Обычно, когда заслуженный специалист по химии разгуливал по коридору, все с ним почтительно здоровались. Теперь никто не издавал не звука – каждый был погружен в себя. Коридоры заметно опустели, персонал производил последние приготовления. Даже практиканты, и те не здоровались. Впрочем, Беку и самому было как-то не до них.
Один человек поздоровался. Молодой Роман Кузнецов, проходя мимо, как-то весь вытянулся и гаркнул:
- Добрый день!
Бекк аж вздрогнул от неожиданности и уставился на Кузю.
- Это вы мне?
- Да, - ответил тот, находясь все в той же постойке «смирно».
- Д-добрый день, - икнув, кивнул Бекк и отправился дальше. В такой день вежливость практиканта его удивила намного больше, чем невежливость остальных.
Кузя, когда Бекк удалился, вздохнул с облегчением. Он был весь как на иголках: шутка ли, какую вещь задумал сделать. Да еще, не дай Бог, Косяка подставит. Тогда до конца жизни будет себя чувствовать последним гадом.
А между тем, направлялся Роман Кузнецов в лабораторию. Всю дорогу он пытался вести себя естественно, не показывать своего волнения. Только от этого он, наоборот, становился похожим на какого-то помешанного. Впрочем, за сегодняшней суетой, никто этого не замечал. Даже Бекк, химическая душа, не заметил ничего. Но Кузя все равно боялся, что его раскроют, увидят в нем что-то неладное.
Дождался.
Увидели.
Вернее, увидела. Анечка Соколова, тоже практикантка, его сокурсница. Кузя как раз спускался вниз, где за тремя поворотами находилась дверь в лабораторию, когда столкнулся лоб в лоб с Соколовой. Она от неожиданности выронила бумаги, которые несла в руках. Сердито взглянула на Кузю, принялась подбирать. Наш герой уже хотел, было, скрыться за поворотом, но твердый голос сокурсницы его остановил:
- А извиниться?
О, Господи!
- Извини, - буркнул Кузя.
- А помочь?
Кузя послушно сел на корточки и тоже принялся собирать разлетевшиеся по ступенькам бумаги. Спорить с Анечкой Соколовой было бесполезно – это как аглу заставить приземлиться, прыгая на ее крыше.
- Ты странный сегодня, - констатировала Анечка.
Все-то ты видишь!
- И ничего я не странный. Тороплюсь просто.
- И куда это ты торопишься?
- Вот все тебе расскажи! – Кузя вконец расстроился и вышел из себя. – А если это не твое дело, а?
Соколова обиженно насупилась и, подобрав последнюю бумажку, встала. Следующая ее фраза повергла Кузю в оцепенение.
- В лабораторию проникнуть хочешь?
Долго не мог прийти в себя наш герой, потом вяло, неубедительно изображая удивление, спросил:
- С чего ты взяла?
Анечка пожала плечами:
- А черт тебя знает! Ты всегда был диковатым каким-то. И в институте, и тут.
Кузя очень разозлился.
- Я не диковатый, я веселый и жизнерадостный! В отличие от тебя. Вечно все делаешь только по правилам, да по правилам... Никогда в твоей жизни романтики не было... МЫМРА!!!
Последнее слово он крикнул так громко, что пару людей оглянулось на него. Кузя очень любил старый-престарый, еще даже не трехмерный фильм «Служебный роман». Там главный герой в конце обзывает начальницу этим уже устаревшим словом.
Что такое «мымра», Соколова не вполне себе представляла, но это не помешало ей сильно обидеться.
- Ах, вот ты как! – сказала она и ее губы задрожали. – Олег Романович говорил мне, что ты человек хороший, так я вижу, он ошибся!
- Ну и целуйся со своим Олегом Романовичем! – рявкнул Кузя, крайне непочтительно отозвавшись о Фомине, который, как мы уже говорили, был его большим другом.
Хлоп!
Анечка влепила обидчику звонкую пощечину, отчего Кузя попятился и стушевался. Анечка была безумно влюблена в Фомина, но об этом никто не знал, уж тем более Фомин – он же женатый человек!
- Не смей оскорблять его! – взвизгнула Анечка, потом не выдержала, расплакалась, и побежала прочь.
- Психованная, - пробормотал Кузя, потирая щеку, и направился дальше.
Хороший человек, сказал Фомин? Неужели он ошибся?
Erare humanium est.
Да нет, утешал себя Кузьма, я хороший человек. Просто мне сейчас трудно, а вот когда все с этой Линетт Джордон утрясется, тогда хорошо будет. Да что там, отлично все будет, ошибки быть не может!
Erare humanium est.
Черт, прицепилась фразочка!
Кузя помотал головой, отогнал от себя доисторическую поговорку и свернул в последний коридор.
Вот оно, силовое поле. Цвета бирюзы, яркой светящейся паутиной натянуто от стены к стене. По ту сторону поля – дверь, возле двери датчик. Протянул руку – и взялся за ручку. Но нет, поле зловеще гудит, можно об него хоть головой биться – что об стенку, только немного пружинит.
Но час близился, Косяк вот-вот отключит генератор, и тогда дорога будет открыта. Еще всего несколько минут, несколько коротких минут подождать...
И вот где-то вдалеке что-то громыхнуло, лампы сверкнули неземным холодным светом и погасли, погружая коридор в темноту. В этой темноте еще светилась паутина электрического поля, но вот батареи на стенах стали терять электричество, паутина блекла и вскоре растворилась совсем.
- Спасибо тебе, Ильич, - прошептал Кузя, подняв глаза вверх.
Ощупывая дорогу руками, Кузя в темноте двинулся вперед, к заветной двери. Вот тускло светится глазок датчика. Кузя подошел вплотную и заглянул внутрь этого огонька в кромешной тьме. Слабая вспышка, и прохладный электронный голос произнес:
- Идентификация завершена.
Щелкнул замок – вот оно, счастье! Дверь открыта. Кузя нащупал ручку и дернул дверь на себя. В глаза ударил электрический свет: лабораторный генератор исправно работал. Кузя вошел внутрь и закрыл за собой дверь.
Он был здесь уже два раза, но никак не переставал поражаться, насколько огромна лаборатория комплекса Beta-3. Причем, не столько в высоту, сколько в ширину. Десятки лабораторных столов, штативы, пробирки, роботы-манипуляторы, - чего здесь только не было. И главное – убаюкивающее бульканье веществ, беспрестанное шипение, аромат испарений. Причем среди испарений были и откровенно ядовитые, но фильтровальные машины делали свою работу и обеззараживали воздух в помещении.
Вот она – святая святых научно-исследовательского центра. Именно из этих разномастных веществ и должно было получиться абсолютное противоядие, которое спасло бы жизни миллионов людей!
Но время, напомнил себе Кузя, время поджимает. Он направился в другой конец лаборатории. Там была небольшая кабинка, похожая на душевую, но только вместо стеклянных стен – силовые поля. Никаких пультов не было – только рычаг отправления. Самый простой двусторонний телепорт с единственным пунктом назначения – отходным складом.
Кузя зашел внутрь кабинки и положил руку на рычаг.
Erare humanium est.
Опять! Сколько можно? Никаких ошибок я не делаю, все у меня нормально!
Разнервничался Роман Кузнецов, из себя вышел от мудрого изречение, и... Повернул рычаг не в ту сторону. Что-то хрустнуло, рычаг переломился, посыпались искры.
«Что это, салют?» - подумалось Кузе, в изумлении глядящему на разрастающийся огненный поток. Словно из душа телепорт поливал все вокруг себя огненными полосками. И вот одна из них, самая проворная, самая хитрая, достигла рабочего стола, где стояла пробирка с чем-то ярко-зеленым. Что-то зашипело, посыпались еще искры, только уже непонятно, откуда, вдруг раздался оглушительный гром, и Кузю швырнуло в стенку телепорта.
Туман сгустился над бедным практикантом.
Что я наделал? Почему?
Туман исчез скоро – через минуту или две. Но это не помогло, Кузя все равно ничего не видел: вокруг была кромешная тьма.
Это взрыв, догадался он, это из-за рычага. Но я не хотел... Я ненарочно...
Кузя ощупал пол под собой. Это телепорт, он все еще в лаборатории. Да, и испарения чувствуются. Но только они стали тяжелей... Давят на горло....
И вдруг он увидел что-то... Что-то такое, чего он никогда прежде не видел.
В кромешной тьме, в такой тьме, что, кажется, никогда свет не сможет сюда проникнуть, на Кузю что-то двигалось. Что-то огромное и страшное. И самое страшное было то, что Кузя не чувствовал этого...
Он видел.
Он видел, как что-то, в сто... нет, в тысячу раз чернее окружавшей его темноты, двигалось прямо на него. Словно дыра, огромная дыра в черной стене.
«Что это?» - с ужасом подумал бедный практикант. – «Чудовище!»
Черное-пречерное чудовище было уже совсем рядом. Кузя не слышал его шагов, не слышал его дыхания, он его не чувствовал вообще, а только видел. Видел, и не мог ничего сделать.
И тогда оно вцепилось в его горло и принялось душить, душить так, что по всему телу пошла невыносимая боль... Кузя силился закричать, но не мог, его окутал огромный черный комок, который душил и душил, и душил...
Он хотел схватиться за горло, оттащить от него гигантские лапы, но не мог пошевелиться, он ничего не мог, он был словно парализован.
И вдруг все разом прекратилось. Была такая же тьма, но ничего уже не душило. Более того, наступила полная тишина, такая, что можно было бы услышать, как пылинка упадет на пол.